04 Сен Человек, который не изобрел пенициллин
Художники утверждают, что пятна засохшей краски на старой палитре так же красивы, как и самые совершенные полотна. Простейший живой организм, сколь бы убогим или экзотическим он ни представлялся в окуляре микроскопа, обнаруживает в себе мир столь же богатый и сложный, как тот, что нам привычен. После того как ван Левенгук рассматривал своих амеб со смесью страха и отвращения, зачарованность видом микробов, пережитая Пастером, прозвучала прелюдией к созданию вакцин и биотехнологий. А во времена еще менее давние наблюдение за некоторыми вполне обычными бактериями привело Рене Дюбо (1901-1982) к открытию антибиотиков и построению концепции планетарной экологии. Ни больше, ни меньше. Может быть, это и есть тот самый род единства, о котором грезили мыслители Ренессанса, когда склоняли на все лады бесчисленные связи между микрокосмом и макрокосмом?
Среди добрых трех десятков книг (в том числе — получившая Пулицеровскую премию) и порядка трехсот научных статей одна из первых работ Дюбо, не фигурирующих в агиографии, посвящена Пастеру. В ней чувствуется глубокое молчаливое согласие, возникающее, может быть, из-за того, что оба не были медиками, оба начинали с конкретных задач (один — брожения пива, другой — агрономии) и оба пришли к выводу о необходимости глобальной науки, переступающей через дисциплинарные границы, лоббистские интересы и превратности политической жизни. Когда Дюбо читает Пастера, сама история начинает заикаться — не повторяясь, однако. Взлет пастеровской карьеры захватывает его внимание:
Фибрин наших мышц, альбумин нашей крови, желатин наших костей, карбамид нашей мочи, древесина растений, сахар их плодов, крахмал их семян… должны постепенно превращаться в воду, аммиак и угольную кислоту с тем, чтобы элементарные компоненты этих сложных органических соединении могли быть вновь употреблены растениями, еще раз переработаны и использованы для питания новых существ подобных тем, которые их породили, и так в бесконечном и беспрерывном коловращении на протяжении веков.
Рассуждение об этом цикле органической материи Дюбо находит и в посмертном письме Лавуазье, веком раньше. Тот тоже был агрономом (управлявшим самостоятельно организованной образцовой фермой), прежде чем занялся химией:
Растения черпают необходимые для их организации вещества в окружающем их воздухе, в воде и, вообще говоря, в царстве минералов.
Животные питаются либо растениями, либо другими животными, в свою очередь питающимися растениями, так что вещества, их образующие, всегда одни и те же — в конечном результате, взятые из воздуха или царства минералов.
Наконец, брожение, гниение и окисление непрерывно возвращает в атмосферный воздух и в царство минералов те простейшие соединения, которые растения и животные оттуда заимствовали. При помощи каких же процессов природа устраивает этот чудесный круговорот, охватывающий три ее царства?
Но Пастер увидел также кое-что, ускользнувшее от Лавуазье:
[ Изучение этапов этого цикла] показывает тесную связь различных болезней животных и растений и, безусловно, представляет собой первый шаг на пути к серьезным исследованиям гнойных и заразных заболеваний.
Слово сказано, и Дюбо, свежеиспеченный выпускник INRA (L’Institut national de la recherché agronomique1), в 1921 году приступил к изучению одного из этапов «чудесного круговорота», а именно – процессов переработки органических соединений бактериями почвы. В этой работе Дюбо следовал не только Пастеру – читать его всерьез он будет позже, — сколько русскому микробиологу-эмигранту, нашедшему прибежище в Институте Пастера, Сержу Виноградскому (1856-1953), по мнению которого изучать микробов в лаборатории – ошибка: только в своей среде обитания, то есть в почве, они обнаруживают все свои свойства. Покинув Францию ради Соединенных Штатов, Дюбо попадает в университет Ратгерса, где занимается разложением гумуса… Как-то несолидно для подающего надежды доктора наук, скажете вы? Но с вами отнюдь не согласен один из наиболее авторитетных американских биохимиков Освальд Эйвери (1877-1955), влиятельный руководитель исследований в Институте Рокфеллера в Нью-Йорке. История чтит в его лице первого, кто указал на ДНК как на носитель наследственной информации. Эйвери пригласил Дюбо к себе в кабинет и показал ему пузырек, наполненный каким-то белым порошком. «Если вам удастся найти фермент, способный разложить это вещество, сказал он, — перед нами откроются небывалые перспективы. Мы сможем пойти очень далеко». Вещество, находившееся в пузырьке, было добыто из мембраны, окружающей и защищающей пневмококк, непобедимый возбудитель пневмонии. Дюбо отреагировал немедленно: «Если бы не было микроба, способного разлагать это вещество, оно бы находилось в природе повсюду. А это не так». Довод не отразим. Осталось только найти в природе такой организм.
Дюбо с его агрономическими приемами понадобилось два года (сначала он проводил полевые исследования в заболоченной местности близ Нью-Йорка, изобилующей микробами с подобными мембранами, а потом отобрав образцы почвы, продолжал ее изучать в лаборатории), чтобы найти фермент, жадно пожирающий белый порошок Эйвери. Выделенный в 1930 году, этот фермент излечил от инфекции пневмококка мышь, зайца, шимпанзе… но тут же был вытеснен сульфамидами, терапевтический спектр которых не ограничивался одной только пневмонией. Правда, эти чудодейственные сульфамиды имели свое слабое место: гнойные инфекции, вызываемые, например, стафилококками, им упорно сопротивлялись. Ну и что же! Наш агроном снова ищет… и находит. В противоположность его первому ферменту, разрушающему только пневмококки, новый грамицидин эффективен против целого спектра бактерий, включая стафилококки: итак, первый антибиотик (оказавшийся, впрочем, слишком токсичным для прямого употребления) появился на свет 5 января 1940 года. А 24 августа того же года благородный и молчаливый Говард Флори (1898 -1968) опубликовал свою бессмертную статью о пенициллине, антибиотике и ближайшем — только не токсичном — родственнике грамицидина. На протяжении десятка лет Флори следил за работами Дюбо, восторгаясь его строгостью и новаторством. В эпоху, когда большинство биологов, британец Александр Флеминг (1881-1955) в том числе, верили, что организм в борьбе с инфекцией должен рассчитывать только на себя, Флори шел следом за Дюбо, для которого решение лежит вне организма, в бактериях, находящихся «в почве или где-то еще».
По иронии судьбы пенициллин или, по меньшей мере, выделяющую его плесень Penicillium, за десять лет до того изучал Флеминг, не рискнувший допустить, что в ней могут скрываться какие-то терапевтические достоинства. По словам Брюно Латура, «Дюбо открывавает пенициллин, или, точнее, совершая одно из самых интересных в истории науки ретрооткрытий, он вынуждает Флори наконец заинтересоваться той плесенью, которую Флеминг объявлял не представляющей интереса, но эффект которой похож на эффект тиротрицина (выделенного вместе с грамицидином), только что открытого Дюбо». И все же Нобелевская премия 1945 года «за открытие пенициллина и его действия при лечении многочисленных инфекционных заболеваний» была присуждена Флемингу, Флори и его ассистенту Эрнсту Чейну. И ни слова о Дюбо, истинном создателе концепции антибиотика. Флеминг был со всем согласен, англосаксонские комментаторы ничего не делали, чтобы исправить промах, сам Дюбо молчал. Только Флори высказал глубокое сожаление, что не получил Нобелевскую премию вместе с Дюбо, который, выходит, с точки зрения истории науки не изобрел пенициллин…
Но история Дюбо отнюдь не кончается на этой подробности социологического порядка (но не экономического, если принять в расчет финансовую манну, просыпающуюся на лауреатов): бактерии, живущие в почве, еще много чего могли поведать о человеческом обществе и его глобальной экономике. Много лет назад, едва обнаружив для Эйвери микроба, способного разрушать капсулу пневмококка, он сделал открытие, которое со временем стало казаться ему значительно более важным: микроб вырабатывал искомый фермент только тогда, когда его к этому вынуждало отсутствие всякой другой пищи. В природных условиях никакой секреции не происходит. Именно здесь скрывается универсальный биологический закон, приложимый к организму на любом уровне: мускул атрофируется, когда не сокращается, мозг — когда не мыслит, человек теряет определенные навыки (см. Приложение), когда ими не пользуется под давлением внешних обстоятельств. Как до него Пастер, понявший влияние психологического состояния пациента на развитие болезни, так и Дюбо пришел к мысли, что лечить надо не самого человека, но человечество в целом как жертву окружающей его индустриальной среды, им же самим и созданной.
Его выступление было решающим при создании в 1973 году организации ПНЮ (Программа ООН в защиту окружающей среды) и принятии ее знаменитых лозугов: Think globally, act locally!, Trend is not destiny или еще Will the future2! Он также составил список самых тяжелых проблем, стоящих перед человечеством. Пункты этого списка включены теперь в повестку дня всех правительств планеты: ядерная угроза, безработица и связанная с ней дегуманизация, гибель тропических лесов и ее климатические последствия, перенаселение, загрязнение и экономия энергии. Незадолго до смерти этот глубоко верующий человек, предлагавший объединить «пессимизм разума с оптимизмом воли», основал Rene Dubos Center for Human Environments (Центр Рене Дюбо по изучению среды обитания человека), который теперь присуждает очень престижную премию Дюбо. Первыми лауреатами были… Флеминг, Флори и Чейн за открытие пенициллина! Восхитительная у Дюбо манера отдавать должное!
1 Национальный институт агрономических исследований (фр.).
2 «Думай глобально, действуй локально»; «Тенденция судьба»;
«Да будет будущее!» (англ.).
Источник информации:
Сентиментальная история науки
/ Никола Витковски; пер. с фр. Д. Баюка. — М: КоЛибри, 2007.